Деревня оборотней

Деревня оборотней
 

Поезд остановился на вокзале и выпустил уставших пассажиров на перрон. В числе прочих прибывших на станцию был молодой капитан внутренней службы Петровцев. Петровцев прибыл в этот отдалённый городок на востоке Сибири, чтобы проверить работу трудового лагеря.

Всё-таки недавно кончилась война, а тут уже невыполнение плана, пропадающие люди. «Надо во всем разобраться», — сказал начальник Петровцеву, и отправил недавно вернувшегося с армейской службы капитана из Москвы в Сибирь.

До поселка надо ещё было добраться на чём-то, и Петровцев пошёл к начальнику станции. Тот нашёл ему попутную машину, но только через два часа. И два часа Петровцев разговаривал с начальником станции, расспрашивая того об исправительном лагере и недавно приезжавшем проверяющем из Москвы.

Начальник станции рассказал, что месяца два назад пришло сообщение о приезде проверяющего из Москвы (у начальника свояк служил на почте и все новости на станции появлялись очень быстро), и что того проверяющего он лично встречал и проводил до лагеря. Но обратно проверяющего никто не провожал.

«Станция маленькая, другого пути отсюда нет, но никто из моих его не видел», — говорил Семёныч (так назвался начальник станции при знакомстве),

«Почему Москва решила, что он пропал, не знаю. И никто не знает, на пункт связи он ходил лагерный, здесь бывал редко, раза два может. А так может где в лагере пьёт, я сам не знаю».

Петровцев понял, что начальник станции чего-то недоговаривает, но не показал виду, и решил сначала добраться до поселка и поговорить с начальником лагеря. Тем более, что через два дня к нему должен был приехать спецотряд НКВД, но об этом точно никто знать не должен. Поэтому Петровцев спокойно ждал.

Его задачей было доказать факт убийства предыдущего проверяющего, либо найти следы его побега. Но и в том и другом случае руководство лагеря нужно было отстранить от работы. Но и работу лагеря останавливать было нельзя.

Добравшись до посёлка, Петровцев решил первым делом навестить начальника лагеря, а уже потом определиться с ночлегом. Начальник лагеря принял его радушно, даже без боязни, как это бывало обычно у Петровцева. Напоив проверяющего горячим чаем, он рассказал Петровцеву то, что сам Петровцев должен был рассказать начальнику лагеря.

А конкретно то, что причиной проверки является невыполнение лагерем плана по лесозаготовке. Причём невыполнение стабильное и тянущееся с августа по октябрь. И занижение плановых цифр на девяносто процентов. И оправдание начальника, что лагерные часто болеют, и ухудшилось снабжение оборудованием и комплектующими к оборудованию, никого не удовлетворило.

Первый проверяющий приехал в лагерь месяц назад, и исчез спустя неделю. Но куда, никто не знает. Ночью ушёл в дом, где его разместили, а утром не пришёл в лагерь. И вообще никуда не пришёл. Исчез человек.

И начальник лагеря прекрасно понимает, что Москва думает, будто он продаёт заготовленный лес налево, а государству не сдает даже планового количества. Но это не так, лес и вправду не заготавливается. Заключенные не выходят на работу по болезням, да и в лесу им работать нечем. Не голыми же руками деревья валить.

Слушая всё это, Петровцев смотрел на начальника лагеря, и понимал, что тот ему вешает лапшу на уши. И вообще внешний вид толстеющего и лысеющего немного квёлого начальника никак не вязался с колючим жёстким взглядом, который бывает только у очень злых людей.

Первую ночь Петровцев заночевал у Николая Ивановича — начальника лагеря. На этом настоял сам начальник лагеря, пообещав завтра подобрать свободную избу или квартиру в поселке. Правда пообещать он решился после резкого взгляда жены на предложение заночевать у них.

Жена Николая Ивановича была крепкая здоровенная женщина, но с какой-то аристократичностью. Петровцев знал, что и жена Николая Ивановича и сам Николай Иванович были из бывших аристократов, примкнувших в своё время к большевикам, почему и держали его подальше в Сибири. Вроде и на госслужбе и от столицы далеко.

Но зато под постоянным контролем. Чем и объяснил Петровцев себе желание оставить проверяющего у себя в доме, и в то же время нежелание его жены видеть этих красных холопов у себя. «С одной стороны желание выслужиться перед новой властью – доказать преданность, а с другой стороны – классовая ненависть-то осталась», – думал Петровцев засыпая.

А ещё почти проваливаясь в сон, на краю сознания он услышал, как ругаются сдавленным шёпотом супруги:

«Ты совсем из ума выжил, этого у нас оставлять? Забыл, какое сейчас время? Кто детей кормить будет?»

«Детей можно и дичью кормить! Я тебе сколько раз говорил не трогать заключённых? Половину поели, другая работать отказалась! Вот тебе и проверка! Ещё того идиота зачем трогали? Посидел бы, да уехал»

«Только бы сначала тебя расстрелял!»

«А то в первый раз! Теперь вот к этому спецотряд едет!»

«Знаю! Я детей отправила с Егорычем, они их встретят. Не дождётся он своего отряда».

«Ты меня в гроб загонишь! И этого тоже? Ты почему такая стала?»

«Время особое! Сам знаешь!»

Следующим утром Петровцев с Николаем Ивановичем отправились в лагерь. Быстро просмотрев документацию и наскоро познакомившись с личным составом лагерного начальства, Петровцев поехал с начальником лагеря в тайгу к месту проведения работ заключёнными.

Заключенные работали на десяти участках, где и проводилась валка леса. Всего на работах было две трети всех работников. Работали они нормально, как показалось Петровцеву, не отлынивали, разве что взгляд у всех зеков был затравленный.

Все как один шарахались от начальника лагеря и от некоторых конвойных. А когда их просили подойти, то бледнели, а при разговоре у них тряслись коленки и руки. «Хотя, может так и надо с ними – врагами советской власти», — думал Петровцев.

«Так почему же вы, Николай Петрович, план не выполняете? Работников у вас хватает, без инструмента никто не сидит», — спрашивал Петровцев. «Честно признаюсь, товарищ Петровцев, звери одолели. Волки пугают зеков. Уже нескольких загрызли.

Вот и боятся они на работу выходить», — отвечал начальник лагеря, — «Да разве об этом в отчётах напишешь?» «Так у вас конвойные для чего здесь сидят? Пусть отстреливают волков-то», — говорил Петровцев. «Так к каждому зеку конвой не приставишь, а стая она же набежит, да зарежет, и конвой ждать не будет», — парировал начальник лагеря.

На следующую ночь Петровцева определили к бабке Ефросинье. Жила она давно одна на краю посёлка, помощь была нужна по дому по двору. Петровцев с радостью переехал к местной жительнице, так как ему нужно было время всё обдумать одному, да и отряд должен был скоро подъехать.

Бабка Ефросинья оказалась довольно бодрой старушкой семидесяти лет. Приехала она давно вместе с ссыльным мужем, да так и остались они потом в посёлке. «Ты бы не спорил с ними», — говорила бабка Петровцеву, — «Вон кто перед тобой приезжал, ушёл в лес, и нет его. А тоже спорил. Они же нелюди, нет в них ничего человеческого. Их и раньше сюда отправляли, чтобы людей не трогали у вас там.

Теперь они здесь себя хозяевами чувствуют. И никто им не указ, особенно вы. Твои начальники небось сюда и сунутся боятся, поэтому вас молодых отправляют. Вас им не жалко». «Кто они-то?», — спрашивал Петровцев, — «Преступники что ли? Так они здесь как осиновые листья трясутся, как они могли проверяющего тронуть. Это же расстрел». «Заключенные — это мясо. Я про начальников говорю. И про тех, кто к ним примкнул», — сказала Ефросинья.

«Так они против советской власти? Предатели что ли? Так с такими на фронте мы долго не разговаривали. И здесь порядок наведём», — бравировал Петровцев.

«Они против любой власти. А насчёт предателей. Когда вы там с немцем дрались, сюда китайцы лезть начали, так наши их в ночь всех вырезали. И те теперь сюда смотреть боятся. Поэтому и оставили старых начальников. Но сейчас что-то зазнались они. Матка сменилась. Вот и стали вы приезжать».

Тут за окном раздался волчий вой. Петровцев выглянул в окно и увидел три пары горящих глаз в лесу.

«Вот и дети Машины вернулись, твой отряд, значит, встретили», — сказала Ефросинья, «Теперь здесь охотиться начнут, скотину порежут».

«Почему дети?», — спросил Петровцев,

«Они волков, что ли подкармливают? Поэтому зеки такие затравленные?» а в голове у Петровцева крутились мысли про то, откуда эта бабка про отряд знает, и что значит «встретили»?

Утром Петровцеву сообщили, что на станции в соседнем районе, на пассажиров напали волки и загрызли десять человек. Волков прогнали выстрелами, но ни одного волка подстрелить не удалось. По странному стечению обстоятельств, все погибшие были сотрудниками НКВД.

Петровцев весь день был, как в тумане. Вечером, когда он возвращался домой, мимо дороги скользнула тень. Петровцев, не придав этому значения, пошёл дальше, но тут метрах в трёхстах на дороге появился волк. Петровцеву не оставалось другого выхода, как свернуть к лесу, перебежав мост.

Так он оказался в лесу, и решил пройти по краю леса и перейти через брод, чтобы выйти к дому бабки Ефросиньи. Но по мосту уже проскользнули две тени и побежали к Петровцеву. Петровцев вытащил свой наган и выстрелил три раза по теням. Волки будто рассыпались, но тут же снова появились из леса. И снова две фигуры.

Подбегая к броду Петровцев заметил ещё одну тень, и не раздумывая рванул в лес, выпустив ещё три пули по волкам. Он бежал сломя голову, но вдруг увидел слабый огонёк, и у него будто открылось второе дыхание.

До домика, в окне которого светился огонёк, оставалось ещё метров сто, а волки всё нагоняли, но тут раздался выстрел, и волки остановились. Петровцев выскочил на опушку перед домиком, но которой стоял старик с ружьём и грязно ругался в адрес волков.

Старика звали Константин Порфирьевич, жил он в лесу уже давно и был старым начальником лагеря, ветераном службы. Петровцев был очень благодарен ему за спасение жизни и никак не мог понять, почему из шести выстрелов, он ни разу не попал.

«А потому, что это не волки были», — сказал старик,

«Их простой пулей не убьёшь – особые нужны. У меня такие есть, они это знают, вот и остановились».

«А кто же? И какая пуля нужна тогда? Я ведь все пули в десятку кладу», — спросил Петровцев.

«Оборотни это. Эти трое – дети Николая и Маши. Пока Маша не стала главной в стае, тихо было. А теперь она наверстывает, власть почувствовала, у меня-то силы не те уже. Раньше они голову поднять боялись, мы их численность контролировали. А тут вот не доглядели, и у нас самих они главные стали. Николая на охоте один укусил, а он от нас скрыл. Потом жену обратил. А дети уже чистокровными родились. Она же первым делом нас охотников убивать начала. После случая с китайцами им всё можно», — ответил старик.

Петровцев не верил старику, решив, что тот совсем из ума выжил. Но так как патронов с собой не было, он зарядил наган теми, что дал Константин Порфирьевич.

«Они серебряные, ты такой пулей его наповал убьёшь. Только после смерти они снова человеческий блик принимают. Кто не знает наших мест, не поверит тебе, как и ты мне сейчас не веришь», — сказал старик, отдав патроны Петровцеву.

Наутро Петровцев забежал к бабке Ефросинье и взяв документы, отправился в лагерь. Ефросинья аж руками всплеснула, увидев Петровцева, так и сказала: «Неужто живой?!».

И потом с подозрением: «Оцарапали что ли?» «Не догнали», — на ходу сказал Петровцев. Николай Иванович целый день как бы между делом допытывался, что рассказал Константин Порфирьевич Петровцеву.

Петровцев ничего начальнику лагеря про свой разговор со стариком не говорил. А вечером решил ещё раз зайти к старику и нормально с ним поговорить.

Подходя к дому Петровцев заметил чьи-то тени и прибавил шагу. Но подойдя к дому никого не увидел. Зашёл в дом и остановился. Посреди комнаты сидел привязанный к стулу Константин Порфирьевич, а в шкафу рылась Мария Пантелеевна – жена начальника лагеря.

Она выбрасывала всё на пол, явно что-то искала, ругалась на старика и не заметила, как в комнату вошёл Петровцев. Но тут скрипнула половица и она резко обернулась и уставилась на Петровцева.

«Сам пришёл! Молодец, Петровцев. Хочешь к нам?», — спросила она,

«Или как твой предшественник на корм пойдёшь?» В это время в избу зашли три здоровенных волка, и Петровцев прижался к стене. Наган в его руке был направлен прямо в лоб ближайшего волка.

«Ты свою железяку обратно засунь, не поможет она тебе», — прорычала жена начальника. На улице уже стемнело и при слабом свете лампочки Петровцеву показалось, что лицо Марии Пантелеевны начинает вытягиваться, а ногти на руках становиться длиннее и чернее. Не раздумывая он быстро выстрелил.

Три пули легли прямо во лбы волков, но третий брат получил пулю в прыжке на Петровцева, и сбил того с ног. Петровцев упал, но наган не выронил. Откатился к двери, и уже лёжа выстрелил в прыгнувшую на него волчицу. Волчица упала на крыльцо, и Петровцев, обернувшись, увидел труп Марии Пантелеевны. В комнате лежало три трупа. Молодые парни лет шестнадцати.

Петровцев освободил Константина Порфирьевича, и просил, что искали эти люди. «Да нелюди это», — ответил старик, — «Николай тебе теперь мстить будет. У них же стая своя, но они так мелкая сошка. Сами ни на что не решатся».

Петровцев решительно шёл к начальнику лагеря. Выбив дверь в квартиру, он ворвался в комнату.

«Ты что творишь?», — вскрикнул испуганный Николай Иванович. Петровцев направил пистолет на начальника лагеря.

«Ну попробуй», — усмехнулся Николай Иванович. Грянул выстрел и начальник лагеря упал.

В рапорте Петровцев написал о специальном занижении выполняемой работы начальником лагеря, о его подрывной деятельности и необходимости расстрела. Который он Петровцев и провёл. Необходимо было временное руководство лагерем, и пришлось Константину Порфирьевичу снова возвращаться на должность. На то время, пока Москва не назначит нового начальника из молодых.

У Петровцева заканчивалась командировка и он собирал вещи. Константин Порфирьевич зашёл попрощаться.

«Может останешься?», — спросил ветеран, — «Тут и для тебя работа найдётся».

«Нет», — ответил Петровцев, — «Меня с докладом ждут. Мне возвращаться надо».

«Так возвращайся, как доложишь. Мы ходатайствуем о твоём переводе сюда», — сказал начальник лагеря, — «Ноет? Не зажило ещё?», — спросил Константин Порфирьевич, заметив, что Петровцев поморщился, задев плечом дверцу шкафа.

«Да скоро заживёт», — сказал Петровцев, — «Доктор говорит, что руку надо беречь, тогда быстрее заживёт».

Петровцев не сразу заметил в тот злополучный вечер, что один из братьев умирая в прыжке, уже падая, выбил плечо Петровцеву и оцарапал руку когтями, разодрав рукав гимнастерки. Заметил он это гораздо позже, когда вернулся домой. Бабка Ефросинья тогда его перевязывала, и всё причитала: «Не уберёг себя! Ой, не уберёг».

Провожали Петровцева уже как родного, все жали ему руку, и приглашали скорее вернуться. Даже строгие глаза Константина Порфирьевича светились добротой. И такая резкая смена настроения всех по отношению к нему, очень волновала Петровцева.

Он никак не мог понять, что же так вызвало в этих людях такую перемену. Эти закрытые, жестокие, даже злые люди, которые воспринимали его как врага номер один, вдруг стали роднее и ближе. «Мы теперь одной крови», — сказал ему на прощание начальник лагеря.

Уже в поезде, сидя у окна Петровцев всё вертел в руках последний серебряный патрон, который ему ещё при первой встрече дал Константин Порфирьевич. Серебро как-то странно обжигало ему руку. «Странно, раньше такого не замечал», — думал Петровцев.

Он всегда любил поезда, любил поболтать с незнакомыми людьми, умел расположить к себе собеседника. А теперь смотрел на этих незнакомых людей, и в нём явно рождалась неприязнь к ним, плавно переходящая в ненависть. «Мясо», — вспомнил он слова Ефросиньи.

И это странное чувство в груди, которое появилось после расстрела семьи начальника лагеря. Непонятное чувство, необъяснимое. Петровцев с ненавистью сжал в кулаке патрон, смотря в глаза ребенку, сидевшему на руках женщины напротив. Ребенок заплакал, мать начала его успокаивать.

И вдруг Петровцев понял: «Да они там все оборотни. А теперь и я стал таким же. Вот почему и стал для них родным. И это чувство теперь стало понятно. И неприязнь к остальным. И страх зеков перед конвойными. Это страх овечек перед волком.

Поэтому ни одного побега, но много погибших зеков. Да кто их считает, они и так никому не нужны. А я просто помог убрать неправильное для них руководство, и помог прийти тем, кто всех устроит. Сделали всё моими руками. Тогда ещё чужими, теперь уже своими».

Чем дальше Петровцев уезжал от лагеря, тем теплее становились чувства к жителям поселка. Тем сильнее его тянуло обратно. И это чувство его пугало. В глубине души в нём ещё оставался человек. И именно этот человек вставил последний серебряный патрон в барабан, приставил пистолет к груди и спустил курок.

Конец.

Как вам история? Оставляйте комментарии. До новых встреч!

Благодарность за информацию:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Тайны Мироздания
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector